СОЧИНЕНИЯ АЛЕКСАНДРА МУШЕНКО

Московский Свято-Данилов монастырь

Пособие для любознательного путешественника

В этом небольшом повествовании я расскажу о прошлом Московского Свято-Данилова монастыря, об истории его восстановления, о постройках, убранстве храмов и некоторых сторонах здешней жизни.

Московский Данилов монастырь… Как много всего вмещает в себя это название. И глубокую древность истории, и строгую красоту храмов, и удивительные взлеты и падения в его судьбе, и горькое предназначение – быть застенком в богоборческие годы. И, наконец, чудесное возрождение почти из праха в величественный центр российского Православия. Всё это привлекает множество паломников и любознательных путешественников изо всех уголков России. Я приглашаю и вас посетить это примечательное место.

Современный путешественник попадает в монастырь несколькими путями. Самый удобный из них – выйти и из метро на станции «Тульская», пересечь широкую Большую Тульскую улицу, пройти метров триста вдоль трамвайных путей – и вы у ворот в обитель. Лично я предпочитаю другой. От метро «Павелецкая» еду на трамвае минут пятнадцать до остановки «Даниловский вал». Это в двух шагах от монастырской стены.

Дорога в монастырь… Шествие на богомолье… Воображение рисует бескрайние равнины, хмурые леса, тропинки и дороги, проторенные поколениями паломников, жаждущих исцеления больного тела и мятущейся души. Христос сказал: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Матфей 11: 28). И на этот призыв тянулись измученные скорбями души.

Сколько слез проливалось на этом пути, сколько возносилось горячих молитв. А скольких подвигов от немощной плоти требовали эти версты! Так было. Нынешний же «суетный и многомятежный век» безжалостно перекраивает всё по своей мерке. Теперешние паломники не приготовляют своих душ долгим и трудным шествием к встрече со святынею, к посещению «лечебницы духовной». Дух мира сего причудливо перемешал всё, и нередко шумный стадион или веселый парк соседствуют в храмом и кладбищем. И едва умиротворившаяся душа богомольца, покидая церковный двор, как «из огня в полымя», попадает в неистовствующий многотысячным криком трибун, в конвульсивно дергающийся, надрывно кричащий и помимо воли захватывающий тебя и властно влекущий за собой мир, мир полный греха и искушения.

Современная дорога к храму, к монастырю порой бывает удивительна и противоречива. Как много смешного и грустного встречается на ней. Позвольте поведать характерную для нашего времени историю.

Прежде я, начинающий художник, часто посещал Музей древнерусского искусства имени Андрея Рублёва, расположенный в бывшем монастыре. Доезжал до метро «Марксистская» (!), шел по Большой Коммунистической улице (!!), переходил на Ульяновскую улицу (!!!) и попадал к стенам древнего Спасо-Андроникова монастыря. Какие удивительные сочетания, какие резкие переходы из одного мира в другой. Тоже ожидает и нас. И чтобы хоть немного отойти, успокоиться после лихорадочной сутолоки метро, проедем на неторопливом трамвайчике от метро «Павелецкая». Он ползет по неширокой, сравнительно тихой Дубининской (в старину – Даниловской) улице. Нашему взору предстают грязные фабрики (некоторые, видимо, еще дореволюционной постройки) с десятилетиями не мытыми окнами, небольшие, в прошлом, наверное, купеческие дома. На их рассыпающихся стенах кое-где чудом сохранились остатки прежней роскоши – всевозможные, как сейчас принято считать, «декоративные излишества»: наличники, лепнина и прочее. Эдакий давно безнадежно мечтающий о кисти маляра, о метле дворника, о.., да Бог знает, о чем только не мечтают подобные унылые, забытые сильными мира сего, заводские районы. Серость, скука и уныние… И вдруг, «яко злато в калне сосуде» (как золото в сосуде с нечистотами), нашему взору предстает красавец монастырь. Его чистые белые стены. Белые – цвета непорочности, цвета чистой духовной молитвы, цвета рая. Как жар горят позолоченные купола храмов, как огненные языки негасимых лампад бесчисленных алтарей Святой Руси. И, если подгадать к началу службы, вас встречает величественный, ни с чем несравнимый призывный колокольный звон. Растроганные чувствительные души роняют непрошенную слезу, взмахивают десницы (правые руки), творя крестное знамение, сгибаются в поклонах спины, и богомольцы трепетно, как на само небо, как в райские, входят во врата монастыря. Жаждет душа рая, взыскует истины, мечется, пока не находит успокоения в Боге.

Здесь уместно привести краткую историю обители. Мужской Свято-Данилов монастырь – первый монастырь Москвы – основан в 1282 году (по другим сведениям – в 1272 году) Святым Благоверным князем Даниилом (1261 – 1303), родоначальником московских князей, младшим сыном Святого Александра Невского. Далее последовало недолгое процветание под покровительством великих князей. Затем упадок, вызванный возведением Спасского монастыря, к которому перешло и покровительство великих князей. Упразднение монастыря, и существование на этом месте лишь сельского прихода. Далее – восстановление статуса обители, возведение храмов, различных служебных зданий. Современные стены и башни построены в конце XVII века. В Советский период – закрытие в 1930 году, устройство здесь при Сталине тюрьмы для «детей врагов народа». Позже – колония для малолетних преступников. Передача развалин бывшего монастыря Московской Патриархии в 1983 году, вызванная приближающимся юбилеем тысячелетия крещения Руси.

Впервые о монастыре я услышал лишь в 1983 году, в газетах сообщили о передаче бывшего монастыря Московской Патриархии. Сколько пошло разговоров и пересудов в церковных и околоцерковных кругах! Почему передали? Кроме газетного объяснения: «в связи с большим вкладом Церкви в патриотическое воспитание народа и активным участием в миротворческой деятельности, а также в ознаменование приближающегося юбилея тысячелетия Крещения Руси», существовали и серьезно обсуждались другие версии. Некоторые утверждали, что передача монастыря под создание Духовно-административного центра Православной Церкви, призвана облегчить надзор государства над религиозными учреждениями, разбросанными тогда по всей Москве. Различно толковали, почему передали именно Данилов. «Всезнайки» говорили, что власти предполагали отдать или Данилов, или Донской монастырь, но якобы реставраторы, чьей «вотчиной» был Донской, заупрямились. Еще говорили, что на кладбище Донского монастыря уже в советское время похоронили нескольких видных большевиков, и власти не хотят «осквернить» прах свои товарищей церковным богослужением.

На восстановление развален обители тогдашний патриарх московский Пимен выделил три или четыре миллиона рублей. По тем временам огромные деньги. «Сердитые православные» жаловались, что на столь жирный пирог со всей Москвы потянулись всякие проходимцы, безбожники и пройдохи. На этой вражде даже началась своя маленькая тихая война. Были и жертвы. Убили толи снабженца, толи архитектора (за давностью лет забыл кого).

Интересно, как различно оценивают люди одно и то же явление. Тогда у меня было два знакомца, часто бывавших в монастыре. Один – любопытствующий, ни во что не верящий циник. Другой – романтически настроенный православный художник. «Романтик» рассказывал: «Вчера в Даниловом встретил знакомого. Приехал помогать восстанавливать оскверненную святыню. Со всей Москвы потянулся православный люд. Каждый жаждет внести свою скромную лепту в столь святое дело…» Циник же усмехался: «Приезжают наивные, а им лопатку или носилки подсовывают. Они, дурачки, и рады стараться. А деляги-хитрецы нарядики на их дармовую работу выписывают, да денежки в карман загребают…» Да, что человек хочет увидеть, то и видит.

Кое-что интересное о монастыре того времени я узнал от приятелей. В бывших храмах во множестве валялись застежки от портфелей. Видимо в этой детской колонии малолетних правонарушителей приобщали «к прекрасному, доброму, вечному» за производством столь необходимого в той бездушно-канцелярской стране предмета. Если вдуматься, портфельная застежка – один из символов тогдашнего общества, общества всепроникающего и охватывающего все стороны жизни нового канцелярского порядка. Или беспорядка.

Но вернемся от умствования к нашему повествованию. Друзья рассказывали, что реставраторы уже делают в храмах пробные расчистки. И на одной стене, среди тогдашней мерзости и грязи, предстал прекрасный образ Христа.

Впервые я приехал в монастырь поздней осенью 1983 года. Моему взору предстали страшные развалины. Как гласит Писание: «И узрите мерзость запустения на месте святе» (из Даниила-пророка). Что с ним сделали за каких-то пятьдесят с небольшим лет (с 1930 по 1983)! Во дворе непролазная грязь. В развалинах с трудом угадываются бывшие храмы. Сейчас они походят на бесформенные муравейные кучи. Всё возносящееся и выступавшее прежде (церковные главки, лепнина, колоны…) сбито, уничтожено. Видно здесь буквально руководствовались одним из основных законов тех лет – «не высовывайся!» Оставшееся дополнили сарайными пристройками, заборами, кучами мусора. О благоустройстве тут конечно и не думали, и с годами все цвета смешались, объединились общим цветом серости и грязи. Все постройки утеряли четкость форм, расплылись в безобразные груды мусора. Как быстро всё ветшает без хозяйской руки. А некоторые еще утверждают, что вся непостижимо прекрасная и гармоничная природа возникла сама-собой, без участия Творца. Чудно! Но и тогда уже в этом хаосе тлена можно было увидеть небольшие вкрапления свежей краски или новой кирпичной кладки. Цвета жизни уже стали проникать в это царство смерти.

Внутрь посторонним тогда хода не было, и я представился художником, ищущим работу. Меня пропустили и направили в художественную мастерскую. Тогда она помещалась в нескольких комнатах бывшего Настоятельского корпуса, небольшого двухэтажного дома в своей запущенности очень напоминавшего бараки довоенной постройки. Я открыл ветхую дверь и поднялся по темной грязной лестнице на второй этаж. Рассмеялся, увидев таблички на дверях: простые листики бумаги, прикрепленные кнопками. На них гордо значилось: «главный архитектор», «инженер»… Открыв дверь художественной мастерской, попал в комнату, показавшуюся очень тесной из-за сваленных подрамников, досок, столов, лавок, коробок и прочей рухляди. Не без риска для жизни в этом беспорядке приютилось несколько парней, как выяснилось, резчиков по дереву.

- Извините за беспокойство, здравствуйте, произнес я.

Несколько удивленные, они закивали в ответ.

- Я художник, хотел справиться о работе.

- А. Так это к отцу Зинону. А он ушел на встречу с патриархом. Может быть, видели во дворе черную «Чайку», машину Святейшего. А вы привезли какие-нибудь работы?

Я кивнул.

- Можно взглянуть? Хоть мы и по другой части.

Я быстро достал из сумки пару иконок своего довольно неумелого письма. Резчики, обрадованные неожиданным развлечением, подошли из своих уголков, зашушукались. По лицам участников этого «художественного совета» догадался о не особо благоприятной оценке.

- А чем вы покрываете работы? – спросил один из них.

- К сожалению, лаком. Хорошей олифы нет, а самому сварить не из чего. В продаже нет льняного масла.

- А вы бы горячо помолились, да и езжали в магазин с твердой надеждой на промысел Божий. Господь по вере и подал бы просимое.

Меня, вчерашнего студента-комсомольца, немного удивил образ мысли этих молодых людей. Весь их облик, как нельзя лучше сочетался с обстановкой комнаты. Серенькая потертая одежда, мягкие нерешительные движения, скромные тихие голова, в лицах задумчивость. В дальнейшем я убедился, что верующие в основном такими и бывают: скромными, тихими, нерешительными и вроде как не от мира сего.

Второй раз в Настоятельском корпусе я побывал восемь лет спустя. Эти годы преобразили его неузнаваемо, сделали чистеньким, ухоженным, жизнерадостным, как пасхальное яичко. На первом этаже размещалась приемная наместника монастыря. Чистота, солидность. Тяжелые дубовые двери, отделка камнем и деревом, красивая дорогая мебель, на стенах большие картины. Одна из них – многофигурная, посвящена крещению Руси. Несколько других – восстановлению обители. Полотна по-своему очень интересные. Их создатель – по всей видимости, типичный представитель социалистического реализма, всю жизнь воспевавший «монолитность советского общества», «героику коммунистического труда», «трудовой порыв масс». Основная тема таких картин – народ и партия едины. Здесь же слегка изменилась направленность. Стало – народ и церковная иерархия едины. А всё остальное сохранилось. Тот же трудовой порыв народа, но не на стройках пятилетки, а на восстановлении обители. Та же сплоченность масс, но не вокруг партии, а вокруг епископата. Незамысловатости и прямолинейности темы соответствовало и исполнение. Грязненькие коричневато-серые цвета, расхлябанный рисунок. Да, идеи приходят и уходят довольно быстро, люди же меняются медленней.

Вновь я посетил обитель ранней весной 1985 года. Восстановительные работы шли полным ходом. В монастырской стене подновили угловую Новоданиловскую башню и возвели над ней высокий шатер. Заново выстроили колокольню над Святыми вратами. Повсюду веселили глаз заплаты из новой кирпичной кладки. Хорошо видимые из-за стены руины церкви Святых отцов семи вселенских соборов всё более приобретали стройные формы храма. Немного правее ворот в монастырской стене устроили часовню. Я зашел туда и обратился к монаху-священнику (иеромонаху):

- Извините, отче, я художник. Хочу предложить монастырю несколько написанных мною пасхальных яиц.

Монах посмотрел их, справился:

- Сколько их у тебя?

Подумал и сказал:

- Ну, давай, схожу, покажу начальству, может и возьмут.

Он ушел, а я тем временем осмотрел часовню. Какая бедность! На стенах несколько случайных икон. Запомнился Образ всех святых (я только что выполнил такой для подмосковной церкви) и неумело написанная икона Спасителя в аляповатом киоте. На его боковой стороне помещалась металлическая пластина с выгравированной надписью: «Сей образ и киот созданы по благословению Высокопреосвященного Питирима архиепископа Волоколамского и Юрьевского, председателя Издательского отдела и принесены в дар обители благоверного Даниила-Московского».

Посредине часовенки аналой, на нем крест и образ основателя обители святого благоверного князя Даниила. В полумраке на лавках вдоль стен несколько богомолок. И лишь горящие пред иконами свечи нарушают гнетущую сумрачность этого места. Любознательные заглядывают через оконце во двор обители. А там настоящая стройка. Траншеи, кучи земли и кирпича; рабочие и необычно одетые монахи: подрясник и рабочая телогрейка, или строительная каска. Работа кипит…

В тот раз из монастыря я уехал ни с чем. Быть художником нелегко: находишься везде, наслушаешься всякого…

Сейчас на месте часовни иконная лавка и небольшая уютная церковь. Впечатление такое, будто и не было полувекового запустения, не было и тай хмурой часовенки. А всегда стоял этот золоченый иконостас, всегда пред  иконами молились и умилялись прихожане. Времена меняются, род приходит и уходит, а в человеке неискоренимо стремление духа к совершенству, к совершенному существу – Богу.

Время шло, и монастырь постепенно возрождался к духовной жизни. Восстановили и освятили Покровскую церковь, что на первом этаже большого храма Святых отцов семи вселенских соборов. В выходные и на праздники на службу стали пускать и мирян. По нескольким причинам: и действующих церквей в округе мало, да и монастырь всё больше нуждался в средствах. К тому времени восстановительные работы почти прекратились по причине безденежья. В московских и подмосковных церквях (а может быть, и по всей стране) появились кружки для пожертвований на возрождение обители. В маленькой же Покровской церкви уже служили. Иконостас храма в 1984 году написали несколько художников под руководством известного монаха-иконописца отца Зинона.

Нынешние иконописцы. Современная иконопись. А современна ли она? Ну да по-порядку.

В XVII веке Россия во многом стала подражать западным странам. И иконопись, старинная, исконная стала вытесняться живописью на религиозные темы. Появились свои доморощенные «итальянцы»: «Рафаэли» да «Караваджо». А своя, дедовская иконопись сохранялась в основном среди старообрядцев. Там она развивалась, немного меняясь со временем. И в начале XX века у староверов бытовал своеобразный иконописный пошиб, напоминавший XVII век. Впрочем, заметны и некоторые обличительные черты. В советский период иконописание практически прекратилось. И «итальянское», и российское. Но столь огромное и своеобразное явление, как иконопись, не могло остаться в забвении. И интерес к исконной российской иконе не угасал, а временами даже лавинообразно усиливался в среде зарубежных коллекционеров и музейщиков. Так было после революции, когда Грабарь устраивал на Западе распродажи художественных древностей. А что наблюдалось в семидесятые годы! Настоящая иконная лихорадка (наподобие золотой) охватила западные страны. Русская икона – нетронутое и сулившее огромные барыши сокровище превратила Россию в вожделенный «Клондайк» для толп алчных искателей приключений. Зарубежные «ценители» брали всё подряд. Всё, что только называлось иконой. И везли, везли… Везли все: и дипломаты в спецпочте, и иностранные студенты, пряча среди тетрадей и учебников, и почтенные пенсионерки под одеждой. Такой интерес породил огромное число отечественных ценителей (по большей части – в кавычках), устраивавших настоящие экспедиции по городам и весям. Спрос рождал предложение. Появилось немало художников-поддельщиков и преступников, обчищавших храмы. Но в этой «мути» встречались и честные люди. Пристально взглянув, они ахнули: «Какое сокровище – русская икона!» Расстроились, поняв, какое явление угасает. И, наконец, некоторые решили посвятить себя возрождению. Возрождение – слово, какое непростое: рождение вновь. И в этом всё… Иконописное рвение возникло у художников, у реставраторов. То есть у эстетов. Они всесторонне (как казалось) рассмотрели предмет любви, посовещались и решили: «Вершина русской иконописи – XV-XVII века». Вершина была определена, и оставалось только покорить ее. И покоряли. Появились современные «Рублевы» и «Дионисии». Некоторые ревнители установили вершины на свой вкус. И появились свои современные «Симоны Ушаковы», свои отечественные «византийцы» и даже «последователи» древних синайских иконописных традиций VIII-XI веков. И пошла, пошла стилизация, вакханалия стилизации. Может быть, и с благими побуждениями, но, увы и ах. Что есть, то есть. Пишу так не для того, чтобы обидеть кого-то. К сожалению, сам такой. Некоторые скажут: «Легко заметить болезнь, да трудно вылечить». Где выход? А он, наверное, только один – найти учителей среди исконных, потомственных иконописцев. А такие есть. В основном среди старообрядцев, но не только. Я видел их работы. Не буду говорить о технической стороне (у каждого свои способности), а достоверность, подлинность есть. А это, думается, самое главное. Конечно, решать религиозные вопросы не мое дело. Кто я такой? Но, думается, и в духовном это главное. Подлинность, истина – от Бога. Чуть не забыл упомянуть о тех, кто сознавал бесплодность и несерьезность стилизаций, кто пытался найти или создать современный стиль. Смешивал иконопись с реализмом в различных соотношениях или же к реализму подбавлял иконописность. И всё поучалось уродливо и нехорошо. Это походило на поиски того, что не потеряли. Ведь современный стиль есть, существует. Иконописный стиль конца XIX, начала XX века. Он бытовал в основном среди старообрядцев. Ну и что с того, тем более что с 1971 года Русская Православная Церковь отказалась от былых обвинений старообрядчества (на своем поместном соборе в 1971 году, проходившем с участием зарубежных церковных представителей, признала ошибку, сделанную бывшим патриархом Никоном и его другом царем Алексеем, приведшую к трагическому разделению Русской Церкви, и засвидетельствовала, что старые обряды «истинны и спасительны». Об этом можно прочесть в «Журнале Московской Патриархии» за 1971 год, № 6 и № 7). А несколько десятков лет иконописного перерыва из-за гонений можно, наверное, забыть. Что они значат по сравнению с веками иконописания. Впрочем, так думаю я, а я, как известно, последняя буква алфавита.

Итак, перед нами иконостас работы о. Зинона и его учеников. На мой взгляд, написано хорошо и даже очень. Но письмо и формы, всё – подражание XV-XVII векам. И это вызывает ощущение, будто находишься не в настоящем, а (простите за резкость) в каком-то бутафорском храме. Где-нибудь на киностудии на съемках фильма о русской старине. Кроме того вызывает сомнение расположение некоторых икон. Обычно в иконостасах вторым и третьим рядами бывают молельный (Деисус) и праздничный. Здесь же над вторым – Деисусным ярусом в правом иконостасе располагается пророческий ряд, а в левом приделе – три пророка. Да простят меня почитатели таланта о. Зинона, я не хотел обидеть ни его, ни их.

Приехав в обитель весной 1987 года, увидел гостеприимно распахнутые ворота. Монастырь выглядел довольно опрятно. Все прорехи заделали, храмы восстановили. Продолжалось строительство резиденции патриарха. Кажется, тогда (или немного раньше) я увидел во дворе макет в натуральную величину будущей надкладезной часовни. Он был выполнен из оргалита и стоял чуть ближе к Троицкому собору. Через год в 1988 году часовенка уже красовалась на своем месте. Ее архитектор – Юрий Алонов. На мой взгляд, она хороша. Хотя простые арки и отделка камнем очень напоминают московское метро. Вода в часовню бежит из артезианской скважины глубиной более 200 метров. В 1988 году по проекту того же архитектора закончили Поминальную часовенку на месте бывшего монастырского кладбища. Ее формы напоминают подобные постройки начала XX века стиля модерн. Прихотливого и немного вычурного. Или чего-то среднего между новорусским стилем и модерном. Достаточно вспомнить часовню-усыпальницу Прохоровых в Новодевичьем монастыре и церковь, и часовенку в Абрамцево. На монастырском кладбище хоронили не только духовенство, но и мирян, среди которых немало известных личностей: Н.В. Гоголь, А.С. Хомяков, Ю.Ф. Самарин, Н.М. Языков, С.М. Третьяков, Н.Г. Рубинштейн, В.Г. Перов… Кладбище не сохранилось. И в память всех, здесь погребенных, и сооружена Поминальная часовня, внутри которой можно поставить свечку и помолиться об упокоении душ усопших рабов Божиих, «идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная».

У замечательного русского писателя Ивана Сергеевича Шмелёва есть краткое описание Даниловского кладбища конца прошлого века.

«Сегодня «усопший праздник», - называет Горкин: сегодня поедем на могилки, скажем ласковым шепотком: «Христос Воскресе, родимые, усопшие рабы Божие! радуйтеся, все мы теперь воскреснем!» Потому и зовется – Радуница (…)

Вчера Горкин заправил свою ковровую сумочку – саквояжик, - ездит по кладбищам, родителей поминать покойных. Дедушки, бабушки… - все у него родители. До вечера будем навещать – христосываться; поесть захочется, - а там хорошо на травке, на приволье, и черемуха зацвела, и соловьев на Даниловском послушаем, и с покойничками душу отведем – повоздыхаем.

Сегодня все тронутся, кто куда, а больше в Даниловку, - замоскворецкая палестина наша (…) Возьмем яичек крашеных закусить, лучку зеленого, кваску там… закусим на могилках, духовно потрапезуем с усопшими (…)

Приехали на Даниловское – си-ла народу! (…)

Батюшку и не дозваться. Пятеро батюшек – и все в разгоне, очень народу много, череду ждать до вечера. Пропели сами «Христос Воскресе» и канон пасхальный, Горкин из поминаньица усопшие имена почитал распевно, яичка покрошили… Сказали шепотком – «прощай покуда, Мартынушка, до радостного утра!..» - домой торопиться надо. А народ всё простой, сидит по лужкам у кладбища, поминают, воблу об березы обивают, помягче чтобы, донышки к небу обернули, - тризну, понятно, правят. И мы подзакусили, попили кваску за тризну. Пошли к пруду, черемуху ломать. Пруд старинный, глухой, дна, говорят, не достать. Бывалые сказывали, - тут огромаднейший сом живет, как кит-рыба, в омуте увяз, когда, еще тут река в старину текла, и такой-то старый и грузный, ему и не подняться со дну, - один раз только какой-то фабричный его видал, на зорьке. Да после тризны-то всяко, говорят, увидишь. А черемуха вся обломана. Несут ее целыми кустами». (И.С. Шмелёв «Лето Господне».)

В тот раз я побывал на службе в огромном Троицком соборе. Построен по проекту О.И. Бове в 1833 – 1838 годах в стиле так называемого позднего классицизма. Простой большой дом, более похожий на дворянскую усадьбу, чем на храм. «Классицизм», «классик», «классический» - интересные названия, «классический» - то есть образцовый, а ведь образец у каждого свой. Очень спорные наименования на мой взгляд.

Троицкий собор блистал свежей внешней и внутренней отделкой. Казалось, время повернулось вспять, будто мы в XIX веке, храм только что построили, расписали и освятили. Смотришь и не веришь глазам, неужели несколько лет назад здесь стоял страшный грязный каземат. Нет, не может быть! Так всё опрятно, свежо и убедительно. А какой в соборе пол! Даже в далекой российской глубинке не раз слышал: «Ох, какой же там пол, сверкающий камень. Чудо!» Иконы для иконостасов собора написаны в живописной манере монахом Троице-Сергиевой лавры архимандритом Николаем (Самсоновым). Храмовая икона Пресвятой Троицы XVI века, помещенная в резном золоченом киоте на юго-восточном столпе, пожертвована в обитель из частного собрания незадолго до освящения собора, состоявшегося 27 апреля 1986 года. В киоте на северо-восточном столпе находится чудотворный образ Божией Матери «Троерцчица» XVII века. Почитается чудотворной и икона преподобного Иоанна Кассиана Римлянина, написанная в XVIII веке. Стенные росписи в храме выполнили несколько светских художников. В соборе установили правило – мужчинам молиться в правой части храма, а женщинам – в левой. При мне занятного вида монах (шустрый, с длинными волосами, скрепленными на затылке в смешной девчачий хвостик) просил незнающих перейти в надлежащее место, чем приводил некоторых в смущение (среди них оказался и я).

Троицкий собор сооружен на высоком подклете. Там были погребены благотворители обители, московские купцы Куманины и Шестовы, на чьи пожертвования и построен храм. Семейные усыпальницы не сохранились и сейчас в подклети собора – церковь в честь Рождества Иоанна Крестителя. Освящена 23 мая 1988 года. Иконостас выполнен в виде белокаменной алтарной преграды. Иконы – живописные.

Весной 1987 года во многих местах монастыря стояли огромные ящики с каменной брусчаткой. Тогда оставалось сделать уже «не многое» - вымостить двор и отделать патриаршую резиденцию. Всего-то ничего. А потом… потом каждодневно неустанно трудиться, облагораживать и благоустраивать… Восстановление обители – поистине чудо нашего времени. Но скольких трудов оно потребовало, скольких усилий. От многих. И от тех, кто жертвовал. А кто они были «нынешние благотворители»? Пенсионерки, дававшие последние гроши, «бедные вдовы, жертвовавшие свою лепту». Сколько их? Это и безграмотная крестьянка с натруженными руками, и худенькая московская учительница, фабричная рабочая и скромная служащая. Незаметные героини наших дней. Вашими копейками поднялся красавец монастырь. Честь вам и хвала. А скольких трудов, скольких талантов потребовало возрождение обители. Сколько их безвестных тружеников. Кого мы знаем? Отца Зинона, архитектора Алонова. А сколько их потрудилось, каждый в своей области? Не счесть. И честных и не очень, и верующих и… да, впрочем, есть ли они, неверующие? Всяк во что-нибудь да верит. Без веры, надежды и любви нет жизни. Все знают, что сначала теряют веру, затем уходит любовь, «а надежда, как известно, умирает последней». И, может быть, многие, оглядываясь на прожитую жизнь, будут думать: «Я совершил одно благое дело, потрудился на восстановлении Данилова монастыря». Нам же недостойным посчастливилось быть свидетелями столь чудесного явления.

После лирического отступления трудно продолжать повествование. Ну да «хвалят не начинающего, а заканчивающего».

Церковь святого Даниила Столпника, построенная в XVIII веке, находится в западной части храма Святых Отцов. Ее престол самый древний в монастыре. Еще в XIII веке первая деревянная церковь обители была освящена в честь преподобного Даниила Столпника, небесного покровителя основателя монастыря благоверного князя Даниила. Эта церковь и дала название всей обители. Признаюсь, я полагал (да, наверное, думающих так немало), что монастырь назван в честь своего основателя. Иконостас церкви написан в 1988 году священником Вячеславом Савиных и художницей Натальей Шелягиной. Над местным рядом (то есть вторым снизу) располагается «пядничный ряд» (пядь – по-славянски – ладонь) – ряд икон величиной в ладонь, написанных в XVII-XIX веках. Иконостас продолжает, начатое отцом Зиноном, следование древним образцам. Поэтому имеет те же достоинства и такие же недостатки. Основные недочеты: его стилизационная ненастоящесть, игрушечность и пропуск праздничного ряда.

Позвольте предложить вашему вниманию правила, по которым строится православный иконостас. Их знание необходимо для понимания последовательности расположения иконных рядов.

После сотворения мира среди первых людей («праотцев», выражаясь по-церковному) было немало праведников, почитавших своего Создателя. И первым сверху рядом в полном пятиярусном иконостасе располагается праотеческий ряд. На нем представлены первые века человеческой истории. Праотцы склонились в молитвенных позах пред своим Создателем – Триединым Богом. Жизнь шла своим чередом, люди множились, умножались и грехи. Некоторые праведники тех времен удостаивались откровения свыше. Они пророчествовали, предсказывали, что грехопадение не будет беспредельным, Создатель не оставит создания, придет на землю и силою Своего Божества преобразит людей, а через них и весь мир. Пророки – так зазывают тех людей, предсказывали рождение Спасителя от Девы и многие обстоятельства Его земной жизни. И второй ряд представляет нам святых пророков, склонившихся пред Пречистою Девой с Богомладенцем на коленях. «Исполнилась полнота времен» и предсказанное стало совершаться. Третий – праздничный ряд повествует о рождении и земной жизни Божией Матери, предшественника Господня Иоанна Крестителя и самого Сына Божия. Рождество Христово положило начало христианской эры. Совершилась величайшая и непостижимая тайна Боговоплощения. Будучи Всемогущим Богом, стал человеком, будучи Царем Небесным, явился нищим странником, будучи непричастным никакого греха, понес на Себе грехи всего мира. И по своей непостижимой любви омыл первородный и все последующие за ним грехи Своей Пречистой кровью. Будучи бессмертным, Создатель умер на кресте за Свое создание. Как человек, по смерти, душою сошел в ад и как Всемогущий Бог разрушил его силу. И Безгрешный вознесся на небеса и открыл нам врата в Царство Небесное – основал Церковь Свою, дабы многие, входящие в нее, спаслись. Следующий деисусный (молельный – в переводе с греческого) ряд представляет современное положение, последовавшее за вознесением Господним. Христос, Царь Славы, Владыка Неба и земли окружен сонмом ангелов и святых, молящих Его за грешный мир. И последний ряд – местный. В его центре царские врата, выражающие идею Богооткровения. На их створках изображается Благовещение и четыре евангелиста. В момент Благовещения архангел Гавриил принес в мир радостную весть о скором рождении Спасителя. А через евангелистов Господь дал Святое Евангелие, руководствующее христиан на пути спасения. Во время Тайной вечери (по-славянски – вечерняя трапеза, ужин), образ которой помещается над царскими вратами, Хри… Продолжение »